Старая бумага упорно заворачивается по сгибам, продавленным больше шестидесяти лет назад. Выцвели чернила, поблекла типографская краска на почтовых открытках. Письма с фронта до сих пор бережно хранят во многих семьях. У каждого треугольника своя история: счастливая или печальная. Бывало и так, что иногда весточка с фронта о том, что родной человек жив-здоров, приходила после страшного казенного конверта. А матери и жены верили: похоронка пришла по ошибке. И ждали — годами, десятилетиями.
Письма с фронтов Великой Отечественной войны — документы огромной силы. В пропахших порохом строках — дыхание войны, грубость суровых окопных будней, нежность солдатского сердца, вера в Победу…
Важное значение в годы войны придавалось художественному оформлению связывающей фронт и тыл почтовой корреспонденции — конвертов, открыток, бумаги.
Это своеобразная художественная летопись времен военного лихолетья, обращение к героическому прошлому наших предков, призыв к беспощадной борьбе с захватчиками.
16-летняя Соня Степина не сразу решилась написать бывшему учителю математики Михаилу Еськину письмо на фронт и признаться ему в любви. И только после нескольких писем, которые получил от него коллектив школы, Соня послала Михаилу весточку. В ней девушка писала: «Часто вспоминаю ваши уроки, Михаил Петрович. Помню, как дрожала и трепетала при каждом звуке вашего голоса…»
И вскоре командир взвода Михаил Еськин ответил Соне: «Я прочитал твое письмо с большой радостью. Ты не представляешь, как счастливы здесь люди, читая письма от знакомых и близких». Переписка стала постоянной. Когда Михаил сообщил Соне, что «немного поцарапан и теперь отлеживается в медсанбате», девушка с горячностью ответила: «Я бы прилетела, будь у меня крылья…» Молодые люди полюбили друг друга.
Почти три года длилась эта переписка. В 1944 году Михаил и Соня поженились.
С началом военных действий миллионы людей оказались в действующей армии. Шла массовая эвакуация из прифронтовой полосы. Многие люди поменяли адреса, место жительства. Война разлучила тысячи семей. Вся надежда была на почту, которая помогала найти близких — в тылу и на фронте. Ежедневно уходили на фронт тысячи писем, открыток, газет и журналов. Не меньше шло писем с фронта — в разные города, поселки и села, туда, где были оставлены родные люди.
Многие письма бойцов написаны бесхитростным языком, в основном о том, что их волновало. Только вот читать эти строки сложно — комок застревает в горле, а на глаза наворачиваются слезы. Василий Иванович Волков, житель Алтая, где осталась его семья, в письме обращается к жене: «Многоуважаемая Маня! Шлю привет детям — Зое, Коле и Вале. Я жив-здоров. Манечка, береги детей. Обрати внимание на здоровье Зои. Она у нас слабенькая. Ей нужно пить молоко».
Война никого не щадила. Жестоко она обошлась и с этой семьей. У Василия Волкова в годы войны погибли два брата. Его сестра Мария жила в Ленинграде, где заведовала детским садом. Во время переправы по «Дороге жизни» машина с детьми от артобстрела на ее глазах ушла под лед. Потрясенная увиденным, Мария тяжело заболела, а в 1947 году умерла. Погибли в боях и братья жены Василия Волкова. Сам старший лейтенант Василий Волков пал смертью храбрых в 1943 году. Трудно пришлось Мане Волковой. Зое в это время только исполнилось 10 лет, ее сестре Вале — 7, братику Коле — 3 года.
Сегодня почти невозможно найти музей или архив, где бы не хранились письма фронтовиков, до которых подчас у исследователей «не доходят руки». А ведь история Второй мировой войны глазами ее участников — важный исторический источник. И специалисты считают, что работу по сбору писем с фронта надо продолжать, ибо уходят из жизни хранители солдатских писем.
Без малого 60 с лишним лет собирает письма фронтовиков москвич, майор в отставке Юлий Соломонович Лурье. Первым письмом в этой большой коллекции стало письмо отца с фронта, которое семья Юлия получила в 1941 году. Сам Юлий в ту пору был подростком. В большом собрании писем Лурье фронтовые вести воинов — от солдата до маршала. Так, рядовой Виталий Ярошевский, обращаясь к матери, писал: «Если погибну, то погибну за нашу родину и за тебя». Петр Сорокин, пропавший без вести в 1941 году, успел написать всего несколько писем своим родным. Вот строки одного из последнего.
«Здравствуй, мамочка! Не беспокойся обо мне… Я уже прошел боевое крещение. Будем в Кронштадте, обязательно пошлю тебе шелк на платье». Но не успел.
В родной город слал свои весточки жене и маленькому сыну Алексей Рогов, командир эскадрильи авиаполка, совершивший более 60 вылетов. В каждом его обращении к жене чувствуется неподдельная любовь и тревога за близких. «Девочка моя, — писал Алексей жене из Новочеркасска, — приготовь себя к разлуке. Впереди 1942 год. Живи, как и я, надеждой на встречу». Следующее письмо он отправил домой из Московской области: «Здравствуй, Верусинька, и сынулька Эдинька! Верушечка, не грусти. Готовься к зиме. Купи сыну валенки и сшей ему шубку. Люблю вас. Алексей». Последнее письмо датировано началом октября 1941 года. Его Алексей написал за несколько дней до своей гибели. Звание Героя Советского Союза он получил посмертно.
Дожить до победы мечтал Николай Дронов, погибший под Керчью в 1942 году. «…Свободного времени мало. Многому приходиться учиться на ходу. Но не стоит унывать. Мы победим. Мама, папа и бабушка, за меня не беспокойтесь. Не плачьте. Все хорошо. Ваш сын Коля».
Не было на фронте человека, который бы не скучал по родному дому. Неслучайно почти все письма начинаются с обращения к родным и близким: «милая мама», «мои родные», «дорогие мои дети», «любимая Маша» и т.д. Как правило, в письмах бойцов встречаются короткие повествования о войне. Отправляли родным стихи, фотографии, вырезки из газет-листовок. Поскольку письма писали прямо с поля боя, «с переднего края», фронтовики по мере того, как шла война, все чаще указывали места, где шел бой. Обычно всего одной строкой: «пишу из Пруссии», «отстояли Одер», «привет из Беларуси».
До самой победы воевала гвардии старшина Наталья Черняк. В своем письме матери она писала: «Милая, мама! Вчера у нас в части был большой праздник. Нашему корпусу вручили Гвардейское знамя. Мамочка, мне выдали новые сапоги. Мой 36-й размер. Представляешь, как я довольна. Сейчас 3 часа ночи. Сижу на дежурстве и пишу тебе. Читаю в свободное время Маяковского. Да, чуть не забыла, мамочка, пришли мне ноты: вальсы Штрауса «Весенние голоса», «На голубом Дунае», украинские и русские песни. Это нужно для нашего оркестра».
Долго хранились в семье москвичей Зенько письма с фронта Фадея Фадеевича Зенько, пока его родственники не передали их в музей. Фадей Зенько незадолго по победы погиб. Его письма адресованы жене Анне и детям. Вместе с сотрудниками института инженеров железнодорожного транспорта она была эвакуирована на Урал. Анна Ивановна с двумя детьми поселилась в селе, где ее избрали заместителем председателя колхоза.
Трудно было, тяжело. Но выжить помогали ей письма от мужа. Он тревожился о том, как его жена и дети перенесут уральские морозы: «Это замечательно, что вы приобрели валенки. Надо сшить шапки-ушанки, чтобы наши малыши не замерзли. Анечка, не забывай думать о себе». Чувствуется огромное желание мужа хоть как-то уберечь от невзгод жену и детей. Дети Фадея Зенько вспоминали, что мать, читая письма с фронта, то плакала, то смеялась. Они заряжали ее своим оптимизмом.
В колхозе не хватало людей, не было в достатке техники, трудности были с семенами. Анне Зенько, вчерашнему инженеру одного из ведущих московских институтов, совсем было непросто приспособиться к сельской жизни. О том, что она трудилась, не покладая руку, говорилось в очередной весточке мужа: «Узнал, Аня, в твоем письме, что отзывы руководителей района о тебе хорошие. Очень рад и горжусь. Ваши успехи — наши успехи».
Многие военные открытки сопровождались не только картинками, но и официальной цитатой Сталина: «Мы можем и должны очистить свою землю от гитлеровской нечисти». Люди писали в письмах и открытках, приближая победу: «Я буду бить врага до последних сил…», «…отомщу за разрушенное село», «Верю, что расквитаемся с фрицами», «Мама, немчура бежит от нас, мы им зубы переломали»…
Конвертов не хватало. С фронта приходили письма-треугольники. Отправляли их бесплатно. Треугольник — это обычный лист из тетради, который сначала загибали справа, потом слева направо. Оставшуюся полоску бумаги вставляли внутрь треугольника.
Уже давно переписка близких людей той поры перестала быть личным делом. Это уже история. В историческом музее города Рославля собрана большая коллекция фронтовых писем. Николай Иевлев написал свое письмо домой за 3 недели до начала войны: «Мама, обо мне не тревожьтесь. Все хорошо. Очень жаль, что нашим садом некому заниматься. У нас ведь чудесные яблони. В месте, где находится наше военное училище, очень красивые леса. По утрам можно увидеть лосей».
Леонид Головлев почти два года не мог отыскать свою семью. Только в 1943 году близкие получили от него письмо: «Ничего не знал о вашей судьбе, тревожился. Не могу представить, как вы пережили оккупацию. Будем надеяться, что теперь все будет хорошо. Что сказать о себе? Воюю. Жив и здоров». Леонид пропал без вести в 1944 году. Отцовской любви полны письма Николая Фескина. В тылу у него остались жена Евдокия и трое детей. Вот несколько фраз из письма фронтовика: «…Целую вас много раз. Очень хочу увидеть. Дети — Валя, Витя и маленькая Мирочка — мне снятся».
В 1995 году дочь Николая Фескина Мира Колобнева передала письма отца в музей.
Человек всегда остается человеком, даже в самых сложных условиях. В годы войны молодые люди часто переписывались заочно. Так, офицер действующей армии прислал незнакомой ему Екатерине Катаевой письмо с фронта. Екатерина Карповна говорила, вспоминая это время: «Наших женихов поубивало на войне. Мой парень погиб под Сталинградом. А тут пришло письмо от Семена Алекимова. Поначалу не хотела отвечать. А подумала о том, как наши солдатики там воюют и ждут писем, решилась на ответ».
Нелегко жилось Кате. Их было пятеро у матери. Отца не стало в 1936 году. Чем больше переписывались молодые люди, тем крепче становились их чувства. Старший лейтенант Алекимов не раз был на волосок от смерти. Помнит, как чудом выжил во время бомбежки, когда их взвод переправлялся через реку Березину, как бывали под обстрелами немецких самолетов. После войны Семен Алекимов скажет: «За один день на войне проживаешь и десять жизней, и десять смертей. Но всегда мечтал о своей Катюше». Катя и Семен сумели пережить все невзгоды, судьба соединила их.
Почти в каждом солдатском письме можно прочесть строки о боевых товарищах, погибших в боях, желании отомстить за них. Кратко, но драматично звучат слова о гибели верных друзей в письме рядового Алексея Петрова: «Наш танковый корпус вышел из боя, а людей погибло много». А вот что писал сын Иван отцу в деревню: «Батя, какие идут тяжелые бои… знал бы ты, как сражаются мои товарищи».
Солдат Владимир Трофименко сообщил своим близким в Сумскую область: «Мы нанесли под Бобруйском тяжелый удар по немцам. Хочется, чтобы 1944 год был последним годом войны. Теперь немцы поднимают руки перед нами, молодыми солдатами в запыленных гимнастерках. Я уже сейчас вижу будущее мирное время, слышу пение девушек, смех детей…» Это письмо, как и другие весточки от Владимира, попали в местный музей. За годы бумага стала совсем прозрачной. Но хорошо видны слова автора. Есть в письме и вычеркнутые строки. Эта цензура постаралась. Везде пометки: «проверено военной цензурой».
Еще в августе 1941 года в газете «Правда» в «передовице» было написано о том, что очень важно, чтобы письма находили своего адресата на фронте. И далее: «Каждое письмо, посылка…. вливают силы в бойцов, вдохновляют на новые подвиги». Не секрет, что немцы уничтожали узлы связи, разрушали телефонные линии. В стране была создана система военно-полевой почты под началом Центрального управления полевой связи.
Только в первый военный год Государственный комитет обороны принял несколько решений, которые касались продвижения корреспонденции между фронтом и тылом. В частности, было запрещено использовать почтовый транспорт для хозяйственных работ. Почтовые вагоны «цепляли» ко всем поездам, даже к военным эшелонам.
Непростая была служба у военных почтальонов. В штатном расписании должность почтальона именовалась как экспедитор. До Берлина дошел почтальон Александр Глухов. Он ежедневно обходил все подразделения своего полка, собирал письма, написанные бойцами, доставлял их на полевую почту. Не раз пришлось побывать в бою. В его огромной сумке всегда находилось место для открыток, бумаги и карандашей для тех, кто не успел запастись этими нужными принадлежностями.
Александр Глухов спустя годы вспоминал, что знал фамилии многих бойцов. Однако почти после каждого боя были потери личного состава. Уже в штабе полка он на письмах, не дошедших до адресатов, ставил пометку «выбыл из части». Сами фронтовики такие письма называли «неврученкой».
Не легче было работать почтальоном и в тылу. Валентину Меркулову «определили» в почтальоны, когда она училась в 4-м классе. До обеда она училась в школе, а после занятий занималась разноской писем. Из поселка Булгаковский, что в Орловской области, где она жила с больной матерью, эта девчушка отправлялась с письмами по близлежащим деревням каждый день, в любую погоду. Позднее Валентина, вспоминая военное время, поделилась с читателями местной газеты впечатлениями: «Теплой одежды у меня не было, но мама раздобыла у кого-то из соседей фуфайку и резиновые калоши. Так я и ходила».
Уже тогда юной Валентине пришлось столкнуться и с горем и с радостью. Некоторые письма люди читали всем деревней или селом. Каждого интересовали вести с фронта. Но немало было и похоронок. Не обошла беда и их семью. Мать Валентины потеряла на войне двух братьев. Валин отец умер позже, когда пришел с фронта.
Героям Великой Отечественной,
павшим на полях сражений,
посвящается...
Стали тоньше нервы…
Она прошла всего лишь два квартала…
Девчушечка 14-ти лет
Нести устала
с похоронкою конверт.
Нет горше, нет ужасней новостей;
И этот плач невыносимо слушать:
«Зачем господь мне подарил детей?! —
заплачет мама. — Петенька! Петруша!»
Нет горше, нет ужасней новостей,
Ей кажется невыносимой ноша:
«Ну как же мне растить троих детей?! —
жена заплачет. — Мой Алёшенька! Алёша!!!»
Когда ж Раиса треугольники вручала,
Вся улица и пела, и плясала!
И, получив привет с передовой,
Смахнёт слезинку мать:
«Сыночек мой! Живой!»
…
От гильзы световой поток,
Где в керосине скруток ваты.
Исчадно-дымный фитилёк
Бросает тени в потолок
Штабной землянки в три наката.
Пока затишье и пока
Блестит во мраке капля света
Не спи, солдат, у огонька,
А изложи издалека
Слова любви, слова привета…
Пусть по тетрадке без полей
Сползает исповедь наклонно
В глубь милых дорогих полей
Под парусами тополей,
Не ждущих от тебя поклона.
Ты поздоровайся пером,
Прикрученным к лучинке ниткой,
С родимым домом за бугром,
С рядами яблонь за двором,
С гостеприимною калиткой.
Пока затишье и пока
Фитиль слегка на ладан дышит,
Рождайся за строкой строка:
В канун Дня победы люди с особым чувством ожидали писем.
Армянин Эдуард Симонян воевал в танковой бригаде, которая входила в состав Сталинградского корпуса. В 1944 году в их бригаде осталось только 7 человек. Не раз был ранен, лежал в госпиталях. В конце войны его мать получила извещение о гибели сына. И вдруг неожиданно для нее пришло письмо, заветный треугольник, в котором Эдуард писал: «Милая мама, я получил ранение в Латвии. Лежу в госпитале. Рана моя на левой ноге потихоньку затягивается. Скоро победим немчуру, тогда заживем весело и счастливо».
А это строки из письма Михаила Мартова 9 мая 1945 года, адресованные жене: «Милая Тамара! Всю ночь не спал. Палили из всех видов оружия. Вот она, победа! Свершилось то, о чем мечтали все эти годы… Мы сейчас в Восточной Пруссии. Здесь красиво, весна».
Артиллерист Николай Евсеев сообщил родным в село Новочеркасское: «9 мая вместе с сослуживцами возвращался из Вены, но по дороге сломалась машина. Все вышли из нее. Слышим, где-то вверх стреляют. Пошла трасса по небу, потом — вторая… Вот тогда всем стало ясно — это конец войне!»
Сегодня почти в каждой семье есть шкатулка, где хранятся фронтовые письма, фотографии и боевые награды. У каждой семьи своя история. Но всех объединяет одно — общая причастность к трагическим событиям Второй мировой войны. До сих пор письма с фронта, обожженные, надорванные, полуистлевшие, трогают нас до глубины души.
С годами не забываются уроки той войны — горькие и победные. И всякий раз 9 Мая как-то по-особенному торжественно звучат слова:
«Подвиг народа бессмертен».
Тонкие листы бумаги, исписанные аккуратным мелким почерком, бережно хранились завёрнутыми в старые газеты более 70 лет. своего деда, погибшего на войне в 1942 году, оренбурженка Татьяна Горячева нашла недавно. Она знала об их существовании, но никогда не видела — бабушка и отец хранили их бережно и не показывали даже внукам солдата. Возможно, благодаря этому, слова любви и тревоги, написанные в окопах «на коленке», можно прочесть и сегодня.
«Родная моя Нюкошка, Ларочка и Толюшка!» — все фронтовые письма оренбуржца Блинова к своей семье (жене Евдокии, дочери и сыну) начинаются с нескрываемой нежности. Десятки конвертов и почтовых карточек он отправил в родной Чкалов меньше чем за год (а именно столько комиссар провёл на фронте). По некоторым из них можно восстановить картину войны и мира, увиденную советским солдатом.
6 декабря 1941 года
«…Непосредственно в боях с фашистами участвовал три раза — и надо сказать, какого-либо страха и боязни не чувствовал, а наоборот, мной овладевало спокойствие, и приходилось влиять на других возбуждённых и нервных бойцов. <…> Начал писать, началась бомбёжка. Единственная печаль у меня — отсутствие каких-либо сведений о том, как вы живёте. Целую тебя крепко. Целую своих дорогих ребяток, Ларочку и Толюшку. Поцелуй ты их от меня, а они тебя».
27 декабря 1941 года
«…Часть находится в постоянном движении. Прошли всю Московскую область, очищая её от фашистских захватчиков. Нюка, передавай большой привет моей матери и родственникам».
15 января 1941 года
«…Дорогая Нюкаша! Меня беспокоит отсутствие от тебя писем. Выехал я из дома 8 октября, и хотя бы одно слово из дома было — ничего совершенно. Может быть, ты не получаешь от меня письма?
Прошу тебя по получении этого письма написать, что и как в семье… Я пока жив, меня это больше чем интересует. Мне дорога семья, и я хочу о ней знать, а если убьют, что вполне возможно в условиях фронта, тогда потребности у меня в этом не будет.
Нюкашка, милая, я уверен, ты это сделаешь».
Пожелтевшие конверты хранятся во многих семьях россиян. Фото: АиФ / Полина Седова
29 января 1942 года
«…Сегодня мне исполнилось 37 лет. Сколько осталось мне времени впереди — трудно сказать. В условиях боевой обстановки нет ничего удивительного. Только что человек был жив, разговаривали с ним, а через пять минут его уже нет. Пишу с границы Московской и Смоленской областей. По выходе с прежней своей частью из окружения служу в артдивизионе стрелковой бригады, награждённой в январе месяце за боевые заслуги и переименованной в 14-ю Гвардейскую стрелковую бригаду. Следовательно, я — гвардеец-артиллерист».
8 февраля 1942 года
«Родные мои, получил я ваши письма. Хорошее совпадение. Оба письма явились для меня дорогим подарком от Вас. Первое письмо я получил перед днём моего рождения, а второе на следующий день. За письма крепко целую.
Ты пишешь, что живёте хорошо. Если это так, я очень доволен и спокоен. Я нисколько не буду возражать, если ты продашь патефон с пластинками или, в крайнем случае, отдашь и рассчитаешься по долгам. Получаешь ли ты пособие на ребят и нужна ли тебе справка, что я нахожусь в действующей армии? Напиши.
Желаю самого лучшего. Целую крепко. Отец, муж Евгений».
Евгений Блинов писал семье прямо с поля боя. Фото: АиФ / Полина Седова
11 февраля 1942 года
«Радость моя, дочурка Ларочка! Ты спрашиваешь, как я живу? Живу в лесу в шалаше — как будто бы весь век жил. К морозам привык. Живу и сплю на воздухе, ем на воздухе, работаю на воздухе. Опишу тебе в другой раз подробнее, сейчас тороплюсь. Целую тебя, моя дорогая дочка, и всех остальных. Твой папа».
12 февраля 1942 года
«Получаю письма от вас в условиях боевой обстановки — это большое счастье. Когда наши почтальоны говорят, что вам есть письма, верите ли, сердце усиленно бьётся, того и гляди разорвётся на куски от радости. Фронтовая жизнь доставляет немало лишений, а тем более, когда противник проявляет активность. И в этих условиях получение писем от своих друзей скрашивает и облегчает будни».
Благодаря бережному хранению, чернила на бумаге ещё не выцвели. Фото: АиФ / Полина Седова
8 марта 1942 года
«Поздравляю с Международным женским днём, и дорогую милую Нюкашу с днём именин. Желаю здоровой, счастливой, спокойной, без лишений жизни и воспитывать наших дорогих деток без нужды и горя».
25 марта 1942 года
«Сегодня выписываюсь из госпиталя и еду в батальон выздоравливающих. Чувствую себя после гриппа, подхваченного уже в госпитале, ещё не совсем оправившимся.
Ты в прошлом письме пишешь об огороде, которым хочешь заняться с весны. Где этот огород будет? Огород иметь — вещь неплохая, но ты с ним окончательно замучаешься. Работать придётся вечерами, после работы и в выходные дни, следовательно, не будет совершенно у тебя отдыха».
Одно из первых писем с фронта, на плотной бумаге с отпечатанным поздравлением. Фото: АиФ / Полина Седова
16 июля 1942 года
«Беспокоюсь за здоровье всех — особенно, своей дорогой дочурки Ларочки. Не жалей вещей, продавай их (особенно из моих) и покупай продукты для себя и ребят. Здоровье, в конце концов, дороже всяких тряпок, которые можно купить хоть и втридорога, а здоровье на базаре не купишь.
Попроси дядю Поликашу, чтобы он Толюшку как-нибудь сводил хотя бы на Урал порыбачить. Поддерживай ради ребят своё здоровье. Может случиться, что меня не будет, и ты к тому же будешь плоха. Целую тебя, худенькую, свою родную Нюкашку, всю от ног до головы. Целую ребят».
Меньше чем за год фронтовой жизни Евгений отправил домой десятки писем. Фото: АиФ / Полина Седова
31 августа 1942 года
«Пишу из блиндажа под свист артиллерийских снарядов, находясь от немецкой сволочи на 250-300 метров. Сегодня будем продвигаться вперёд. Надеюсь, фашистские гады получат по заслугам.
Чувствую себя хорошо, питание отличное. Вчера получил всё новое обмундирование — целиком, а сейчас трудно узнать. От перелезаний и лежания в щелях и блиндаже вымазался весь в глине и похож на печника. Ну, глина, говорят, не сало — потёр и отстало, так что после боя приведу себя в порядок.
Всё, что было у нас с тобой, родная моя Нюкаша, неприятности, прости и забудь навсегда. Твой Евгений».
Фронтовые треугольники Евгения Блинова вскоре перейдут к его повзрослевшим правнукам. Фото: АиФ / Полина Седова
Это письмо стало последним. Приписку в конце он сделал, словно предчувствуя, что этот бой он не переживёт и писать ему больше никогда не придётся. Спустя несколько дней, 3 сентября 1942 года, Евгений Блинов погиб в районе деревни Бекрино Темкинского района Смоленской области и похоронен в братской могиле. Ему, как и миллионам советских солдат, воевавших за спокойствие и счастливую жизнь родных, оставшихся в тылу, не суждено было обнять повзрослевших детей, понянчить внуков и увидеть правнуков.
Наверное, мало кто из школьников СССР не писал сочинение по картине Александра Лактионова "Письмо с фронта". Но если все-таки не писал, то видел эту работу каждый. Однако мало кто знает, что у такого яркого, солнечного полотна была очень непростая история. Об этом и пойдет речь.
Нестандартный взгляд Александра Лактионова
Но сначала несколько слов об авторе. Александр Иванович Лактионов, сын кузнеца и прачки, родился в 1910 году в городе Ростове-на-Дону. С раннего детства мальчик отличался феноменальной собранностью и трудолюбием. Отец заметил талант сына к рисованию, и в надежде, что Саша уйдет от трудной рабоче-крестьянской судьбы, стал всячески поощрять его.
Лактионов блестяще закончил ростовскую художественную школу и поступил в художественную академию в Ленинграде. Его взяли, только взглянув на работы. Поскольку он и здесь был одним из лучших студентов, Лактионов стал одним из любимых учеников Исаака Бродского. А он, как известно, был главным художником страны в то время, автором "лининианы" и знаменитейшей работы "Ленин в Смольном". Ученики (Владимир Серов, Юрий Непринцев, Алексей Грицай и др.) перенимали реалистичную манеру учителя. Но больше всех в этом плане отличился Лактионов. Он был настолько точен и аккуратен в деталях, что со временем его стали критиковать за формализм. Говорили, что в картинах Лактионова нет души, персонажи плоские, без характера. Да, есть игра света и тени. Но где психологизм? Где человеческая история?
Ходили даже слухи, будто бы врачи-окулисты, светила отечественной медицины, выяснили, что у Лактионова особое устройство глаза. Он видит мир не так, как мы, а стереоскопически - то есть очень четко определяет форму, размеры и особенности предмета. И такое видение дается лишь избранным. Отсюда феноменальная точность изображенных Лактионовым предметов.
Рождение сюжета
Перейдем к самой известной работе мастера - "Письму с фронта". В начале 1944 года, после эвакуации, Лактионов с семьей и перебрался в подмосковный городок Загорск. Вскоре он заключил договор на написание картины, отсылающей нас к сюжету жизни в тылу во время Великой Отечественной войны. Даже историю придумал - люди с фронта ждут письмо, получают, радуются, читают. Несколько раз он начинал писать этот сюжет, но все не складывалось. И мастер был недоволен.
И вот однажды, выйдя на улицу, он увидел солдата, который, ковыляя, опираясь на палку, шел по улице Загорска. По всему было видно, что местность ему не знакома и пришел он сюда по какому-то поручению. Солдат, завидев Лактионова, остановился, достал бумажку с адресом, и спросил, как найти такой-то дом.
Художник предложил его провести. Пока шли, завязался разговор - о жизни на фронте, о приближающейся Победе и о том, что солдат несёт семье своего друга хорошее письмо.
Лактионов довёл чужака до ворот и увидел, как тот вошёл в дом, как сбежались родные его друга, как доставали письмо, читали, боялись пропустить даже слово.
В голове художника наконец-то родилась та самая картина. Однако, теперь ее нужно было написать. Поскольку Александр Иванович был человеком основательным, на работу над полотном ушло два года. Писал он не по памяти, а нашел людей, которые выступили моделями. У солдата, доставившего письмо, появилось лицо художника Владимира Нифонтова, друга Лактионова. Он тоже прошел войну, был десантником, и когда надевал форму, имел такой бравый вид, что грех было его не нарисовать. Правда, перебинтованная рука и палка, на которую опирается герой "Письма с фронта" - это уже художественный вымысел.
Женщина, которая держит конверт - родная тетка Лактионова, Евдокия Никифоровна. Есть на картине и дети художника. Сын Серёжа - он стал мальчиком, который читает письмо (тогда ему было семь лет), и дочка Света - девочка, которая стоит, держась за дверь и внимательно слушает брата. Самый солнечный персонаж картины - девушка с красной повязкой - соседка Лактионовых. Она с удовольствием позировала и эта ее радость передается зрителю.
Впрочем, счастья в картине хоть отбавляй. Здесь много солнца, много тепла, и, глядя на эту работу, понимаешь, что даже в самые трудные времена иногда случаются незабываемые минуты.
Вопреки ожиданиям, судьбу картины трудно назвать легкой. В 1948 году работу Лактионова привезли в Третьяковскую галерею. Поскольку работ привозили много, а на выставку должны были попасть лучшие, картины проходили жесткий отбор. Учитывалось всё: от мастерства художника, до идеологической составляющей. Споры по поводу "Письма с фронта" были - уж очень неординарный Лактионов нашел подход к теме, но тем не менее, полотно пропустили.
Однако, за несколько часов до открытия залов, в Третьяковку пожаловала комиссия из представителей власти. Они должны были ещё раз оценить политический и идеологический компонент. Смотрели работу за работой, пропускали, а вот у "Письма с фронта" остановились. И полетели вопросы: "Что это за безобразие? Почему советская семья выглядит так неприглядно? Что там за облупленные стены? Что за щели в полу? Почему люди так плохо одеты? В Третьяковку ходят иностранцы! Что они подумают о жизни советских людей?"
Вопросы сыпались, как из рога изобилия. Сотрудники музея под таким углом на "Письмо с фронта" не смотрели, поэтому ответить им было нечего. Но работа все-таки была мастерски выполненной, и руководители Третьяковки еле уговорили чиновников повесить полотно в самый дальний угол, так, чтобы особенно в глаза не бросалась.
И повесили. В крохотный зал, в самое невыгодное место - между дверью и окном. А вскоре заметили, что на островке у "Письма с фронта" стали собираться посетители выставки - иногда людей было так много, что невозможно пройти. Они смотрели на картину, рассматривали детали, иногда плакали. Война закончилась всего три года назад. У многих были свежи воспоминания, многие так и не дождались своего письма с фронта, поэтому грустили о личном и радовались за героев картины. Поскольку в работе возник такой активный интерес, экскурсоводам пришлось включиться - что-то рассказывать и о работе, и о Лактионове.
Народное голосование победило чиновничий запрет. Сам же художник, увидев, какое место отвели его выстраданному полотну, очень обиделся. Но будучи натурой сильной, и оценив интерес посетителей, решил бороться за судьбу картины. Попросил у музейных сотрудников книгу отзывов. А там - большая часть благодарностей в адрес "Письма с фронта". Тогда он решил отправить копии этих отзывов на самый верх, во все кабинеты, которые возможно, чтобы хоть где-нибудь отозвалось.
Письма с фронта – документальные свидетели войны. Простые, бесхитростные строки, полные любви к жизни, они напоминают нам о том, что нельзя забывать в суете повседневных буден. Письма с фронта – живые строки войны, это голос издалека, голос, который отзывается в наших сердцах.
«Кому война тяжелее?
Странный разговор: кому война тяжелее – нам или немцу? По всем резонам вроде бы нам. У нас вон сколько земли забрано, сколько народу подневолено…
И с харчами, что ни говори, у него – по всему видно – лучше. У Вальки Сокольского, наводчика второго орудия, свое мнение: — А все ж я так думаю, что ему, фрицу, война тягостнее. Мы — что? Мы свое защищаем, куда нам деться. А он, немец, за какой-такой надобностью смерть на Дону принимает? Или тот же итальянец. За сколько-то километров от своих фрау и киндеров!
Не-е, что ни говори, а тяжельше ему эта война, безнадежнее
».
Июль 1942 года, Брянский фронт
«…Знаешь, папа, я счастлива, что в дело великой освободительной войны и я вношу свою долю страданий. Представь, что после войны я смогу честно, спокойно смотреть в глаза человеку, смогу с гордостью сказать, что и я сберегала радостную жизнь своей сестрёнки. А ведь будущее принадлежит нам. Я своей кровью защищаю и отстаиваю эту жизнь
…»
Ефрейтор медицинской службы Меньшикова А.Ф.
«…Я знаю, что тебя очень интересует и волнует вопрос о войне. Отвечаю тебе, да ты и сама слышишь по радио и читаешь в газетах, что наша Красная Армия перешла в контрнаступление и гонит проклятого врага, очищая нашу землю от изверга, ежедневно освобождает сотни сёл, освобождает города… А коли враг бежит, следовательно, он слаб, а раз мы бьём его, следовательно, мы сильны. Скоро придёт этот день, когда радио передаст нам: «Враг разбит, фашизм уничтожен…» Скоро, мама, мы все – твои дети соберемся в наш дом к тебе и отпразднуем нашу победу…К
»
Младший техник-лейтенант Петропавловский Н.В.
«…Умудрился прочитать несколько попавшихся под руку книг, в том числе и Достоевского. Помню, под Болховом вместе с другими бежал в укрытие от налетавших немецких самолётов и по дороге захватил несколько книг. Избранные произведения А.К.Толстого читал с великим удовольствием и пожалел, что не попались мне раньше эти замечательные стихи.
Когда я был гражданским человеком, то иногда на заводе было так тяжело, что думалось: пропадёшь, не вытерпишь. А вот теперь видно, что это всё были цветики, ну, а ягодки…
И здесь приходит весна, правда, робко: днём оттает, затем – снег, и снова всё скуёт. Радуемся мы весне – раз весна, значит, тепло и солдату лучше станет!
Младший лейтенант, артиллерист Чемпалов И.Н.
«…Вы считаете меня погибшим, а я жив. В 1941 году, осенью, я был тяжело ранен и попал в плен к немцам. Был в плену, потом бежал. Теперь я снова в Красной Армии, но теперь я пока боец, а не командир, все хорошо.
Я счастлив, что имею возможность писать вам. Будет время, напишу подробно
…»
Рядовой Худорожков Е.Н.
Палатки полевого подвижного госпиталя. У стен рубленного дома, крытого соломой, стоят только что прибывшие из медсанбатов и медсанрот санитарные автомашины…В маленькие оконца операционной вливаются лучи холодного солнца. Перевязочный столик, на нем человек. Гвардеец Поплавский потерял очень много крови, его жизнь висит на волоске…Бесшумно двигаются сестры и врачи. В руке у высокой круглолицей сестры стеклянная ампула, от нее тонкая резиновая трубка с иглой на конце. Ещё немного и глаза раненого оживились. Он удивлённо посмотрел на сестру. А она деловито взглянула на опустевшую ампулу и достала из ящика сложенный вчетверо лист бумаги. Тихо прочла: «Дорогой товарищ, я дала свою кровь, так как знаю, что на фронте она будет нужна. Всё равно, кто ты, боец или офицер, твоя жизнь нужна Родине. Возьми мою кровь и поправляйся поскорей, дорогой. Тося Иванова». Гвардеец чуть приподнялся, слабой рукой взял листок и бережно спрятал его в нагрудный карман.
Младший лейтенант, командир санитарного взвода Верников С.М.
«Мы в Берлине!
Величественное событие свершилось. Века переживёт этот день – 2 мая 1945 года. Внуки и правнуки наши будут с гордостью вспоминать об этом красивом майском дне. Родина будет с любовью передавать из поколения в поколение имена героев-богатырей. Люди на всех языках начертают имена победителей. Пройдут годы, зарубцуются раны, а народ никогда не забудет людей, водрузивших алое полотнище – Знамя Победы – над столицей Германии.
Потомки наши откроют торжественную книгу побед и увидят в ней выведенные золотыми буквами имена героев, принесших человечеству свободу и счастье, спокойствие и мир
…» — листовка, изданная в Берлине
Капитан, командир стрелкового батальона Неустроев С.А.
*По материалам книги «Живые строки войны»
В День Победы «Бумага» публикует отрывки из писем, которые 70 лет назад солдаты посылали с фронтов своим близким. Во время войны письма с фронта были единственным, что связывало военных с семьями. Из-за нехватки бумаги письма писали на старых конвертах и вырванных страницах. Письма проходили цензуру, их теряли, они рвались, но все-таки доходили до дома. Там их зачитывали до дыр, запоминая фразы наизусть. Кто-то писал о боях, кто-то - о надеждах на скорую встречу, кто-то - о том, сколько хлеба получили вчера. Солдаты передавали приветы и уверяли родных - победа будет скоро.
Письма Алексея Николина и Михаила (фамилия неизвестна)
Из архива Александры СудьинойЗдравствуй дорогая мама! Пишу тебе от Марьи Владимировой я пришел к ней за письмами мы ехали на станцию в баню на подводе я пробыл в сан-пропускнике и направился в колхоз дошел очень быстро бежал за письмами пришел а они меня не ожидали получил целую пачку писем и открыток от тебя, от дяди Алика. Спасибо за поздравления. Праздник я провел неважно даже скучно говорить. Живу хорошо у прекрасных хозяев замечательное отношение. Работаю в бригаде живу и питаюсь там 3 раза в день - лапша и картошка бывает мясо, и печем сахарную свеклу. <…> В колхозе ничего не дают. <…> Мама я боюсь что нам не придется скоро увидеться. Мне надо скоро вступать в ряды РККА. Зима теплая вещей не надо <…>
Пунктуация авторская
23 февраля 1945 года. Действующая армия. Здравствуй, дорогая Нелля! Шлю тебе свой горячий сердечный привет из Германии, той страны, которая варварски напала на нашу дорогую Родину. Теперь моя мечта осуществилась на практике. Фашистских гадов бьем на их же собственной территории, по которой уже прошли очень далеко. Берлин перед нами! Пустынна и угрюма фашистская Германия. Все мирное население уходит с отступающими войсками и очень мало остаются. Бросают все, драпая планомерно «на запад». Трофеев очень много, так что живем очень хорошо. Обеспечены всем. Короче говоря, жизнь построена по принципу коммунизма. Дорогая Нелля! Всего, конечно, описать невозможно, да и нет для этого времени. Одно тебе скажу, что рассказать после войны будет о чем. <…> Уважаемая Нелля! Если бы ты знала, как крепко я скучаю о своем родном Ленинграде, семье … и о всех вас. Очень жаль, что так мало пришлось побыть в родном городе, среди своей родной семьи и друзей по школьной скамье. <…> Победа близка! Поздравляю тебя с днем Красной Армии и желаю всего наилучшего в твоей дальнейшей жизни и работе. Будь здорова и жизнерадостна! До скорой встречи в Ленинграде! С гвардейским приветом твой друг Миша. Крепко-крепко жму твою руку. Мой адрес - полевая почта № 26156/П, Иванову М.В.
На фото - Михаил
Письма Михаила Митюкова родным
Из семейного архива правнучки Михаила Митюкова, Ксении МитюковойСвердловская область, Туринский район, село Ленск. Митюковой Анне Никифоровне 24.10.43 Здравствуйте, дорогие мои малютки! Шлю вам свой горячий привет и желаю всего лучшего. Для мамы Анюты нужны какие-то особые ласковые слова. Ну, пожалуйста: Аня, Анюта, Нюрочка, Нюрик-Рюрик, Аскольд и Дир, целую тебя до дыр. И то не хорошо - будешь как решето. <…> Заморозки октябрьские, и днем топить невозможно. Нужно быть осторожным. Немец в лесу, а мы перед ним как на блюдечке. Сейчас позавтракали холодной каши, принесли издалека ее тыловики наши. Была в ней горячая сила, да жаль, что дорогой остыла. Еще на новом месте очутились, оставив то место, где бились. А что дальше, я не знаю, не ведаю, возможно, к вечеру пообедаю. Если буду живой - над головой снарядов рой. Воют они и бухают, осколки все вокруг чухают. А тут еще на память нажимай да теплые слова на морозе соображай. <…> До чего дорвешься, тому и рад, когда над башкой постоянно снаряд. Ну и пули стали пореже, в такой житухе хоть это свеже. <…> Пишу на сумке полевой, она всегда со мной. Это и склад, и стол, и подушка - милая моя полевая подружка! Жаль, что утеряна плащ-палатка - это и шуба, и одеяло, и хатка. А без нее не жизнь, а мандраж, как чуть - залезай в блиндаж. Вот прошелся до друга, а в воздухе летит и воет, а как сядет - так землю роет. Друзья-соседи роют блиндаж, солнце выходит, проходит мандраж. Белая трава оттаяла, стала жухлой… Вот напились с товарищем чайку, сразу отогрели душу - отсюда и мысли наружу. Ганс почему-то зарычал автоматом - и что ему надо. На этом объявляю перекур. Подождите - только не сердиться чур! <…>
20.03.44
Сталинград, Митюковой А.Н.
Здравствуйте, дорогие малышки! Шлю приветы и желаю вам счастья и успехов. Сообщаю, что пока жив-здоров, хотя за последние дни было много предпосылок к тому, чтобы не быть мне живу здорову. <…> С половину февраля мы на хвосте у немца гнались за ним, не зная сна, не зная тишины. Между прочим, дорогой было плохо с питанием из-за того, что тылы отставали от нас, но выручала древнерусская картошка, которой на освобожденных землях было вдоволь. Даже было дело, ели пчелиный мед целыми котелками, а подчас приходилось и ничего не есть. С начала марта и до дня парижской коммуны находились в беспрерывных боях, крупных и ожесточенных. Нужно только удивляться, как живы остались и я, и Толстых, и другие близкие. Даже, мало этого, Толстых, я и Бурнаев представлены к правительственной награде, коли уверяют свыше, на что мы горячо надеемся, так как подбили немецкий танк и отразили две контратаки немцев в разгар боя своей порхалочкой. В ход пошли не только осколочные, но и бронебойные и даже подкалиберные снаряды специального назначения. Три танка шли на нас. Один подбит нами, а два других раком назад упятились, ибо, повернись они боком к нам, их постигла бы та же участь, что и первого. <…>
Как был подбит нами танк, а это было 10.03, ганс обложил наше расположение из тяжелых орудий. Один снаряд попал в ту же воронку, что выбита была снарядом из вражьего танка. Завалило землей меня в ямке глубиной в 20 см, а Толстых с бойцами у пушки. Все же целы остались. Потом перед нашим орудием рухнул тяжелый снаряд, от него осколком убило попаданием в голову моего товарища из соседней батареи. Товарища офицера Голобокова и в такой же ямке, как меня. Один снаряд упал под ствол нашего орудия, но, к счастью, не разорвался. <…>
Мерзли крепко, отсыревали еще крепче, а теперь, когда побрились и умылись, не верим в свои рожи. Стали как пижончики или херувимчики сдобные. А что были хуже, вернее - чернее негров - это факт. Шкура на морде лупилась и лезла. А от воды под носом да на морозе нос был как репанка на выкисшем печеном хлебе, эту репанку, ты знаешь, я бесконечно люблю. <…>
Между прочим, еще, когда стали выезжать с того места, где воевали, ночной бомбардир уляпал две бомбы в нас, когда мы колесом передним застрявши были в воронке. Спасибо, бомба была замедленного действия и разорвалась глубоко под землей, а то бы наделали вермишели. Словом - кордебалет. Ваша любовь, как видите, охраняла меня до этого. Продолжайте в том же духе, не забывайте нас ни на секунду. Ведь вопросы жизни и смерти часто зависят от секунды. С приветом, Михаил.
Письма к Анастасии Пушкарской от Пушкарского Ф.Н.
Из коллекции Юрия Комболина4 января 1944 года 7 часов утра Дорогая и Милая Тусик! <…> Очень и очень мне тяжело, что в этот день я не с тобою и не могу делить с тобою все твои переживания. Мысленно я около тебя, отлично помню тебя и не забываю! Береги свое здоровье, не падай духом, будь осторожна во время прохождения по городу вражеского артобстрела. Недалек тот час, когда Красная Армия отгонит проклятых немцев от Ленинграда и заставит замолчать их оружия навсегда. И тогда все жители Ленинграда свободно и радостно заживут под Сталинским Солнцем. А пока до свидания. Будь здорова. Всего доброго. Целую много-много раз.
2 июня 1944 года Пятница, 22 часа Добрый вечер, дорогой Тусик! <…> Скоро нам встретиться. О моем здоровье не беспокойся, пока чувствую себя ничего, лучше береги свое здоровье, не падай духом, не тоскуй, может быть, скоро встретимся - ведь победа над проклятыми немецкими оккупантами уже не за горами. Наша Красная Армия совместно с нашими союзниками нанесет совместный сокрушительный удар и освободит всех от общего ига. Привет и поцелуй Леле. Погода стоит холодная, идет снег, лета совершенно не чувствуем. Будь здорова, береги себя.
Письма к Федоровой Анастасии Михайловне
В коллекции Юрия Комболина - переписка жительницы блокадного Ленинграда Анастасии Федоровой с сыном Володей. Судя по письмам, Володю ранило, он лежал в госпитале, а после окончания войны его направили в санаторий. На этом переписка обрывается: вероятно, Володя либо погиб, либо вернулся домой. Помимо сына, Федоровой также писала девушка, встретившая его во время войны.Здравствуй, мать Володи! Во первых строках маленького письма сообщаю, что решила написать несколько слов о Володе. Он сейчас находится на Тихвинском фронте, самочувствие хорошее, пишет, что не пиши по старому адресу, потому что он каждый день меняет место, так что точного адреса нет, и я покуда писем не буду писать. Мамаша, напиши же, пожалуйста, где он сейчас находится, может, он уже прислал вам точный адрес, прошу вас, когда будете писать письмо ему, передайте привет от меня и пусть он напишет, где находится и полевая почта. <…>
Здравствуй, дорогая мама! Поздравляю тебя с праздником победы. Трудно себе представить, что я жив и буду жить, а выходит, что так. Сегодня, когда я узнал о победе, не было предела радости - всю ночь мы не спали: пели и плясали, мечтали о будущем и вспоминали друзей, погибших месяц назад. Сегодня у нас был победный парад и вот, придя с него, я пишу тебе это, полное счастья и радости, письмо. Настал и на нашей улице праздник! Теперь можно писать без оговорки «если буду жив», без сомнения, что жив буду, и недалеко до дня нашей встречи, хоть и не совсем, но об отпуске подумать время пришло. Сейчас время подходит к обеду, и поэтому спешу закончить письмо ибо перед обедом будет банкет и уж придется в этот день превысить норму и пить за все пережитое, за голод, за блокаду, за холод и ранения, за погибших друзей и, уж конечно, за встречу живых. Напиши папе и тете Шуре обо мне, а Жене я напишу завтра, Лиле боюсь писать, как бы чего ей не наобещал и не выполнил бы. Все может быть. А пока привет всем и особенно Павлику, Лиле, Тоне, пишите Васе и всем знакомым. Чуть не забыл написать о себе. Живу хорошо, самочувствие отличное. Получил повышение в должности и теперь большой начальник и имею свое хозяйство. С июня буду получать больше зарплату. Писем еще ни от кого не привозили, видимо, их вернули в почтамт и сейчас вновь везут к нам. Вот пока и все о себе. Посылаю тебе майские победные цветы. Крепко целую, Твой сын Вова. 9.05.45
